Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

— Итак, вы решили остаться с нами, граф и графиня, — с нежностью спросил он, — каковы же ваши намерения?

Малыш и малышка, лежа на кружевной подушке, смотрели на них синеватыми глазенками, в которых разверзались бездонные глубины.

— Они впечатляют, — сказал Пейрак.

В его голосе слышались гордость и удивление. Анжелика, изумленная и все еще боящаяся поверить, убеждалась в реальности их существования. Минута знакомства. Четыре существа встретились на пороге совместной жизни, обещавшей быть долгой, безоблачной и счастливой, но чуть было не сметенной разразившимся ураганом.

Она почувствовала, как пальцы Жоффрея сжали ее плечо.

— Как я испугался, любовь моя, — произнес он сдавленным голосом. — Как вы меня напугали!

Он никогда не произносил при ней слова «страх», никогда не слышала она в его голосе этих ноток тоски — даже перед лицом жизненной катастрофы и величайших опасностей.

Она взглянула на него. И увидела перед собой это горячо любимое лицо, искаженное такой же мукой, как в кошмарном сне, где вспыхивали молнии и гремели раскаты грома, — сне, столь реальном, что она испытала желание прижаться губами к его мужественной, мокрой от дождя щеке. Стремительным шагом шел он сквозь ураган… И еще был Шаплей, призрак.

— Что случилось с Шаплеем?

— Представьте себе, он недалеко, в двух милях отсюда. Его взяли в плен в тот момент, когда он подъезжал к Салему. Люди, которых я послал за ним, отбили его в схватке, но были слишком малочисленны, и я, опасаясь потерь, пришел им на подмогу.

— А! Так вот почему вооруженные люди с факелами окружили его… И вы стремительно шли под дождем.

Жоффрей де Пейрак искоса, с лукавой улыбкой, взглянул на нее, но никак не прокомментировал эту странную реплику.

— Да, — подтвердил он, — я появился как раз вовремя. Опять получились скачки, ставкой на которых оказались наши жизни. Я оставил вас, когда вы были при смерти, но молодые женщины ухаживали за вами.

Следовало ли это понимать так, что она была призраком, когда заметила его в ночи и коснулась, желая поцеловать?

Двое младенцев закрыли глаза и были теперь всего лишь двумя крохотными нежными существами, излучавшими покой и счастье жизни.

Она наклонила голову и, отвернувшись, коснулась губами руки Жоффрея. Тепло этой поддерживавшей ее смуглой руки, крепких пальцев, сжимавших ее с такой трогательной заботой, усиливало блаженство, которое она испытывала, вверяясь ему.

И не ее слабость была тому виной. Отныне она могла позволить себе слабость, раз он рядом. Сидя на краю кровати, он пронизывал ее своей силой, которая никогда еще не была такой незыблемой, и стойкостью, закаленной в испытаниях, поражениях и тяготах жизни, прожитой в борьбе. Теперь он стал ее силой, и ей не надо было бороться.

Это было восхитительное мгновение. Мгновение, возрождавшее то, что не подвластно разрушению: она и он рядом, как в ту пору, когда они любовались своим первенцем в маленьком зале Беарн у подножия Пиренеев в далекой Франции. Она и не подозревала тогда о том, что их ждет, о неведомых дорогах, предначертанных судьбой. Судьбой, о которой с трепетом и восхищением поведал ей великий евнух Осман Ферраджи. «Вам суждено встретиться вновь… Звезды рассказали мне самую удивительную историю любви между этим мужчиной и тобой… Впрочем, он уже близко… человек будущего».

И тот голос произнес: «Нет. Слишком рано! Он должен оставаться в этом мире…»

«Мы ничего не знаем, — думала она. — Мы считаем себя хозяевами своей жизни.

Нам кажется, что это мы управляем своей судьбой. Но у каждого удара колокола свое значение в Небесах».

— Теперь я знаю, что чуть не умерла, — сказала она ему при следующей встрече. — Ведь я увидела всю свою жизнь, а говорят, что такое случается в минуту смерти. Мне казалось, что я в Алжире, но самое ужасное было то, что, будучи пленницей Исмаила, я знала, что еще не нашла вас. И испытала горькое разочарование.

Он ласково провел пальцем по ее лицу. В морщинках у глаз искрилось лукавство.

— Теперь я понимаю, почему в бреду вы заговорили по-арабски. И постоянно призывали Колена Патюреля — «короля рабов».

— Но ведь ему предстояло освободить меня из гарема, чтобы я встретилась с вами!

— Вы так настойчиво призывали Колена, что я попросил его незамедлительно прибыть в Салем.

— Из Голдсборо? Как же ему удалось приехать так быстро? — вздрогнула она, вновь обеспокоенная тем, что утрачивает ощущение времени.

Он рассмеялся и признался, что подшучивает над ней.

На самом деле его приезд был оговорен заранее: Колену предстояло прибыть в Салем одновременно с нами для встречи с коммерсантами из Голдсборо Мерсело и Маниго, и их партнерами из Новой Англии. На борту его корабля находились Адемар, его жена и Иоланда со своим пятимесячным младенцем.

У Анжелики было слишком пусто в голове, чтобы она стала искать другие объяснения этому счастливому стечению обстоятельств.

Да, она и вправду чуть было не умерла. И даже два раза, а если быть совсем точным, то три. Все сошлись на этой цифре. Разногласия вызывало лишь определение наиболее драматического момента, когда и в самом деле все решили, что «это конец». Для одних он наступил тогда, когда с душераздирающим криком, которому вторил рев маленькой Онорины в соседней комнате, она откинулась назад, одеревенелая и мертвенно-бледная. Для других это случилось в разгар грозы в кромешной тьме ночи, когда из-за сжигающей ее лихорадки дыхание стало столь прерывистым, что просто не замечалось, а сердце готово было остановиться, устав биться в таком сумасшедшем ритме. Но самый опасный кризис, во время которого она едва «не ускользнула от них», был первый, когда на ее восковых губах увидели райскую улыбку. Решили, что она забылась сном, и все внимание было обращено на «чудом исцеленного» крошку . Вдруг ее муж и «колдуньи» бросились к ней, и потекли страшные минуты, когда в бездонной тишине принимались непостижимые решения, сходились неимоверные силы.

Присутствующие вздохнули лишь после того, как с ее губ исчезла эта потусторонняя улыбка, делавшая ее такой красивой… для вечности.

Лихорадка вновь накрыла ее восковое лицо пылающей волной: но это было все-таки лучше, чем неземная улыбка.

Весь следующий день прошел без перемен. Однако к вечеру, когда за окном разразилась гроза, последовали два других кризиса, и все решили, что она не выживет.

Северина рассказала ей, что в тот вечер Онорина, которую удалили от нее и за которой она присматривала, вдруг бросилась лицом вниз, завыв как одержимая, кусая руки. Она так бы и не пришла в себя, если бы одной из женщин с длинными светлыми волосами не удалось ее успокоить.

Северина, охваченная волнением, интересовалась новостями. Ирландская матрона рассказала ей, что детей удалось спасти, однако мать, жертвуя собою ради них, едва не испустила дух. Лишь совместными усилиями, а также благодаря любви мужа им удалось возвратить ее к жизни. Еще рано было утверждать, что болезнь отступила, ибо больная по-прежнему находилась во власти болотной лихорадки, причину которой римляне объясняли гнилостными испарениями, поднимавшимися с болот и от которой, как было известно, не существовало никаких лекарств. Все зависело от сопротивляемости организма больной.